“t”
(2009)
Виктор Пелевин
Перефразируя известное выражение, любая достаточно убедительная легенда неотличима от правды – в особенности, если она касается личности, вокруг которой легенды складывались еще при жизни. Именно эту идею в очередной раз использует автор романа, в центре которого оказывается некий граф Т. — хитроумный мастер рукопашного боя, придумавший собственную систему самозащиты «незнас», или непротивление злу насилием. Ушедший от наблюдения в Ясной Поляне герой пробирается в Оптину пустынь, по дороге сталкиваясь с неизвестным по имени Ариэль, который утверждает, что граф — всего лишь плод писанного им романа. По его словам, имя автора «Войны и мира» настолько отделилось от реального графа Толстого, что способно превратиться в лихую авантюрную повесть с элементами ретро-детектива а-ля Борис Акунин, над которой трудятся сразу пять выдающихся авторов.
История графа Т. и ее трансформации под пером авторов и составляют сюжет книги, где Достоевский может стать персонажем постапокалиптической компьютерной игры, философ Владимир Соловьев – основателем оригинального учения (некоторые черты коего напоминают любимый Пелевиным буддизм), а всесильный Победоносцев – кем-то вроде главы местного ФСБ. Кто-то сочтет такие ходы очередным «потрясением основ» и глумлением над классиками – но в эпоху постмодерна и фильма «Любовь и смерть» ни великой русской литературе, ни ее творцам уже ничего не страшно.
5
Роман Константина Аникина «Нульт»
«Зиро гордился своей Тенью, сейчас он даже не мог представить, как он раньше мог без нее обходиться. Конечно, он понимал, что Аи всего лишь сложная программа, которая не может мыслить и чувствовать, понимал, что ее „жизнь“ по ту сторону экрана — всего лишь иллюзия, ловкий самообман, но все равно часто ловил себя на том, что относится к ней как к человеку. Все владельцы Теней это за собой замечали. Да и как может быть иначе, если Тень буквально становится твоим продолжением?
— И ведь я не могу сказать, что я прямо „любил“ Аи. Это не любовь. Это больше похоже на брак. Причем, — Зиро грустно улыбнулся, — брак по расчету. И не в сексе дело — секс вообще как-то отдельно в этих… отношениях. В другом модуле. Я же понимаю, что это конструкт, созданный мною для удовлетворения моих же желаний. Что она — это, в принципе, я сам. Что у Аи нет личности… — Он помолчал. — Или уже не понимаю? Перестал понимать?»
«Конечно, степень заимствований не абсолютна, — констатирует писатель. — S.N.U.F.F — пелевинская книга, в которой невооруженным взглядом видны его любимые темы, да и развитие идей из „Нульта“ часто идет в другую сторону. Но у меня есть ощущение, что без моего романа не было бы книги S.N.U.F.F. Конечно, так можно про многие книги сказать, в том числе и про мою, мы все стоим на плечах друг друга, и прочее, но всем ясно, что очередная ежегодная книга Пелевина совершенно неминуема. И без мой книги она была бы другой».
«Ридус»: Вы говорите, что это постоянная практика — использовать творчество неизвестных авторов, почему вы так думаете?
Константин Аникин (КА): Я этого не утверждаю. Мне известно о двух случаях, которые подкреплены какими-то доводами: это мой случай и недавний случай Градовой. Только о них и речь.
«Ридус»: По поводу редактора Пелевина: вы просто предположили или это уверенность? Если уверенность, то чем она подкрепляется?
КА: Мою книгу она и издала, так что, говоря за себя, я уверен, что «Нульт» попал к Пелевину от нее. Возможно, уже в рукописи. Как к своему бывшему редактору я к ней не испытываю ничего, кроме благодарности. Вот как к редактору Виктора Пелевина у меня вопросы есть, которые, к сожалению, так и остались без ответа в свое время по причине тотального бана во всех мыслимых соцсетях после их озвучивания.
«Ридус»: Бытует мнение, что Пелевина вообще не существует. А есть некий человек, из которого сделали бренд, и за него пишет редакторская группа. Прокомментируете?
КА: Абсолютно уверен, что все свои книги Пелевин написал сам в сотрудничестве со своим литредактором. Подобные слухи, возможно, возникают как побочный продукт творческого метода автора и его потрясающей работоспособности.
«Ридус»: Вы планируете бороться за право использование ваших идей?
КА: Ну вот я сейчас и поборолся, как мне кажется.
«Empire V»
(2006)
Виктор Пелевин
Своего рода роман воспитания — история молодого человека по имени Роман Шторкин, который становится вампиром после случайной встречи и попадает в общество себе подобных, которые, впрочем, не прячутся ни от солнечного света, ни от чеснока, а, напротив, контролируют человечество при помощи двух главных вампирических наук: гламура и дискурса. Что это такое, толком не знают ни ученики, ни учителя: тем не менее это не только способ контроля общества, но и способ питания, который среди вампиров именуется «сосать баблос». Помогают вампирам в этом халдеи — агенты, задающие нужное вампирам направление культурной и общественной жизни и вместе с ними поклоняющиеся верховной богине Иштар.
Действие романа происходит в той же «вселенной», что и действие «Generation «П»: небезызвестный Вавилен Татарский появляется в этом романе как халдей, ответственный за креатив. Встречающийся в обоих произведениях русско-английский язык можно было бы назвать вавилонским смешением; кроме того, в каждой из книг идет речь о некоем тайном обществе, дергающем за веревочки простых граждан, но где при этом настоятельно не рекомендуется задавать лишних вопросов. Впрочем, от обвинений в повторах «Ампир В» спасает не только вполне оригинальная и любопытная схема устройства очередного тайного общества, но и не менее любопытная любовная линия между Романом, которого теперь именуют Рамой (при желании здесь можно найти отсылку не только к имени Вавы-Вовы Татарского, но и к позывному «Ра» из первой книги Пелевина) и вампирши по имени Гера. Следить за их историей не менее занятно, чем за устройством «мира по-вампирски»: вероятно, именно это и привлекло к книге деятелей мира кино, недавно взявшихся за ее экранизацию (с участием популярного рэпера Оксимирона).
6
«Священная книга оборотня»
(2004)
Виктор Пелевин
Одна из многочисленных мистификаций главного мистификатора современной литературы — история лисы-оборотня с не вполне приличным именем А Хули, которая в человеческом облике работает девочкой по вызову, и волка-оборотня, по совместительству генерал-лейтенанта ФСБ. Герои-спецслужбисты для Пелевина идея не новая, но, что еще важнее, именно этот род занятий позволяет применить нередкий для постмодернизма прием буквализации метафоры: как несложно догадаться, речь идет об образе «оборотня в погонах». А линия лисы-оборотня, в свою очередь, щедро приправлена отсылками и псевдоотсылками к китайской истории и мифологии, а заодно и разного рода внутренними монологами героини — иногда довольно забавными, вроде правил охоты лис на английских аристократов и кур. Попутно, как нередко бывает у Пелевина, вскрываются связи с другими его произведениями, среди которых — «Generation «П» и ранний рассказ «Проблема верволка в средней полосе».
Увы, порой кажется, что роман писался скорее как возможность поиграть словами и отсылками, нежели для того, чтобы поведать что-то реально интересное: типичные для автора протяженные беседы не несут в себе почти никакой новизны, а за сюжетом следишь скорее из механического интереса. Тем не менее и у подобных радостей жизни есть свои поклонники, к тому же это первый роман Виктора Олеговича, который можно не только читать: к нему прилагается диск с саундтреком из песен, которые на протяжении книги слышит А Хули. И в отличие, к примеру, от довольно предсказуемых саундтреков Мураками, подборка здесь весьма нетривиальна: от Ната «Кинг» Коула и Shocking Blue до вьетнамских и китайских песен. Так что если не книга, то саундтрек к ней точно заслуживают внимания.
9
«Числа»
(2003)
Виктор Пелевин
«Миром правят числа» — именно вокруг этого изречения выстроен сюжет романа, ставшего первым после довольно долгого перерыва. Его герой Степан с детства становится приверженцем магии чисел и выбирает в качестве числа-покровителя семёрку, а затем – число 34. Впоследствии, руководствуясь подсказками счастливого числа, Степан становится предпринимателем, а потом и банкиром, но тут в его жизни появляется число-антипод 43 и поклоняющийся этому числу конкурент.
Роман, последовавший за знаменитым «Поколением П», стал скорее разочарованием для поклонников писателя: вплетенные в текст «приметы времени» вроде покемонов и джедаев, а также эпизодическая встреча с героем «Поколения» Малютой, увы, положения не спасают. Тем не менее его автор в очередной раз подтвердил, что умеет «продавать» то, что у менее даровитого выглядело бы скучной графоманью, в том числе и за счет остроумной игры слов и афористичных высказываний: «Серьезные денежные реки, попетляв по Среднерусской возвышенности, заворачивали к черным дырам, о которых не принято было говорить в хорошем обществе по причинам, о которых тоже не принято было говорить в хорошем обществе. <…> Степа постепенно начинал ненавидеть это хорошее общество, где всем все ясно, но ни о чем нельзя сказать вслух».
8
«Жизнь насекомых»
(1993)
Продолжая во втором своем романе тему иллюзорности мира и относительности всего сущего, Пелевин активно использует в нем и прием «обманутого ожидания», блистательно опробованный в рассказе «Ника» и позволяющий взглянуть на человеческий мир с неожиданной стороны. Впрочем, человеческий ли? Герои романа постоянно двоятся: то ведут себя как люди, то превращаются в комаров, опьяневших от неподходящей крови и взявших друг друга за грудки, в навозных жуков, излагающих детям свою философию — если разобраться, не менее логичную, нежели человеческая, или в муравьих, вынужденных рыть норы, следуя инстинктам – и все это на фоне плаката, приглашающего на лекцию «Пришельцы среди нас». А между строк аллегории прочитываются едва ли не обыденные ситуации: жизненная круговерть, подчиненная каким-то собственным законам, одинокая старость, ранняя смерть — и все эти истории, из которых состоит книга, так или иначе переплетены между собой. Не обошлось в романе и без линии «учитель-ученик», также ставшей одной из фишек автора — в их роли выступают мотыльки-философы Дима и Митя, причем мотылек Митя становится светлячком, буквально реализуя понятие просветления, которое только и может избавить от «свинцовых мерзостей жизни».
3
Роман Виктора Пелевина S.N.U.F.F.
«Умом я понимаю, что ее волнующее бытие есть всего лишь искаженное отражение моего собственного, чистая иллюзия — в сущности, я просто кривляюсь перед сложно устроенным зеркалом. Но Кая для меня куда более реальное живое существо, чем любой из орков, которых я вижу в своих летных очках. Да и про людей, если честно, я мог бы сказать то же самое.
Иные утверждают, что сура — это просто усложненный способ эротического самообмана. Может, и так. Но пусть уж лучше я буду обманывать себя сам, чем позволю это мачехе-природе, лупящей меня по голове своей гормональной дубиной, или лицемерной общественной морали, собирающейся поднять возраст согласия с сорока шести до сорока восьми».
«Чапаев и Пустота»
(1996)
Чапаев и Пустота
0.0
Ваша оценка
0.0
Отменить оценку
новая русская литература
Виктор Пелевин
2006
Третий по счету роман Пелевина стал не только его визитной карточкой, но и одним из самых ярких произведений современной литературы: в любви к нему признавались многие, от Дмитрия Быкова до Вени Др’кина, а столь же многие его искренне не поняли. «Культурный японец пришел бы в ужас, прочитав пелевинские пошлости о восточной культуре принимать гостя; белый и красный офицеры перевернулись бы в гробах, когда бы до них дошла пелевинская «версия» гражданской войны в России. <…> человек не может воспринимать прозу Пелевина иначе, как хамское нарушение незыблемого privacy, какого-то неписаного закона: не касайся холодными руками того, что другими руками согрето, что тебе забава, а другим мука и радость», — возмущенно писал критик Павел Басинский. Однако в этом и заключается «мука и радость» постмодернизма, а также один из приемов автора, выбравшего в качестве «жертвы» самого загадочного из героев Гражданской войны.
Виктор Пелевин
То, что само по себе миф, может быть рассказано как угодно, в том числе и как история встречи главного героя, он же псевдо-автор книги, поэт-декадент Петр Пустота, с военачальником, больше напоминающим философа буддистского толка: впрочем, войны как таковой в романе нет, как нет и гибели Чапаева в водах Урала. И снова и снова Пелевин играет с разными вариантами реальности и солипсизмом, чередуя «чапаевские» главы с главами современными, где действие происходит в сумасшедшем доме, а главный герой переживает нечто вроде сеансов коллективного погружения в чужие психические расстройства. И если более ранние его книги — скорее смешение гротеска, аллегории и фантастики, то «Чапаев и Пустота» словно работает на нескольких уровнях реальности сразу: разговор об еще одном любителе «двойного дна» Борисе Гребенщикове в одной из глав далеко не случаен. И, как и песни Гребенщикова, роман можно читать с нескольких точек зрения: как оригинальный апокриф о Чапаеве и как своего рода игру с реальностью, в которой миф становится реальностью, а реальность — мифом.
Собрание сочинений
10
Ваша оценка 0.0 Отменить оценку
новая русская литература
Виктор Пелевин
2015
